– Не продавай балалайку. Не продавай, – шепчет, хрипит Ванька.
И тоскливо ему, что склонилась смертушка над изголовьем, давит костлявыми пальцами на горло, на глаза, на грудь, и сладко оттого, что звучит балалайка, что играет на ней сынок его младшенький, надежда его.
– Не продавай балалайку. Счастье в ней. Не прода-ва…
Вздохнул Ванька, вытянулся и помер. Нету Ваньки.
А сын не видит ничего, не знает, играет, как мед пьет. И кажется ему, что нет на свете ничего слаще музыки этой, что завтрашний день непременно будет хороший, а послезавтрашний еще лучше, что жизнь ждет его длинная-предлинная и все-то в ней будет сплошной праздник.
Все громче играет, все настырней.
Проснулись от того братья, глаза кулаками трут, головами крутят.
– Ты чего, дура стервозная, балалайкой шумишь? Чего, говнюк, спать мешаешь?! – заорали, затопали босыми пятками о пол.
Оборвалась музыка, сжался, затих младший сын Ванькин.
– Нам что ни день в поле горбатиться, хозяйство поднимать, а ему на балалайке тренькать, – гудят братья, – в кусочки ее, чтобы меньше шуму. В щепки, да и в печь!
– Я же не для себя, для тятьки старался.
Тут про батьку-то и вспомнили.
– Ну слава богу, – обрадовались братья, – преставился наконец папашка. Теперь хоть избу от смрада проветрим.
Сволокли братья отца с печки, вытащили в сенцы, там и бросили. Пущай до утра полежит в прохладце.
Лежит Ванька на полу земляном между кадкой с водой и поганым ведром. Ноги завернулись, руки раскинулись, бороденка вверх задралась. Лежит не дышит. Ни горе его не трогает, ни счастье не тревожит. Сидит рядом с ним сынок его младшенький, к груди балалайку прижал и тихо плачет, то ли от жалости к тятьке, то ли от побоев братовых. Капают слезы на балалайку, позвякивают струнки, словно капель весенняя. Дзинь-дзинь-дзинь. Прощай, тятька, прощай навек.
Утром встали братья, позевали, почесали подмышки, завернули батьку в рогожу старую, сволокли на погост, закопали и пошли в поле работать. Некогда им, хозяйство у них, дети, заботы. А теперь одной заботой меньше стало…
А балалайку, как обещались, в щепу расколотили да щепу ту сожгли. Ни к чему им балалайка, и детям их ни к чему, и внукам. Им пахать-сеять-боронить надо, хозяйство поднимать, доход умножать – жить сытно да счастливо. А балалайка для того инструмент бестолковый. Одно слово – музыка. Тьфу!